— И никто не слышал ее криков?
— Никто.
— Вы же говорили, что у вас есть телекамеры.
— В том отделе их нет. Она работала в техническом отделе, находившемся не в основном здании института.
— Ее изнасиловали?
— Наверное, хотели, но не успели. Но джинсы и нижнее белье было в порядке. Эксперты считают, что насильник не успел ничего сделать. Извините, Сергей Алексеевич.
Архипов сморщился, отвернулся. Прошел к столу, взял ручку, переложил ее с места на место, явно нервничая. И вернулся в свое кресло.
— Кто ведет дело? — продолжая разговор с Михаилом Михайловичем, спросил Дронго.
— Следователь прокуратуры. Но создали общую группу из сотрудников милиции и ФСБ. Возглавляет группу полковник Левитин из ФСБ. У нас ведь закрытый институт.
— Он уже полковник, — пробормотал Дронго, — тогда все понятно. Боюсь, что поиски убийцы затянутся надолго. Или еще хуже — они обвинят вашего охранника.
В этот момент в кабинет вошла супруга академика, которой помогала пожилая домработница. Они быстро поставили три чашки дымящегося чая, нарезанные ломтики бисквита, вазочки с вареньем на стол и молча вышли из кабинета. Здесь не было принято мешать хозяину во время его разговоров.
— Мне казалось, что вы могли бы оказать некоторую неформальную помощь, — объяснил Архипов.
— Попробую, — вздохнул Дронго, — раз уж я решил вас выслушать, то сначала необходимо поговорить с этим Левитиным. Хотя мне очень не хочется беседовать с ним. А он, как я подозреваю, тоже не горит желанием что-то мне рассказывать. Боюсь, Сергей Алексеевич, что это будет самое сложное в нашем расследовании. Мне никто не разрешит смотреть официальные материалы дела и, тем более, вмешиваться в расследование. Ни под каким видом. Думаю, что вы сами это прекрасно понимаете.
— Я мог бы поговорить с руководством ФСБ или прокуратуры, — предложил Архипов. — Мне казалось, что они примут вашу помощь с удовольствием. Возьмите чашку чая.
— Спасибо. Вы хорошо думаете о людях, Сергей Алексеевич. Кому приятно, когда появляется какой-то тип, который указывает вам на ваши ошибки да еще берется сделать за вас вашу работу. Я уж не говорю о том, что это просто юридически неправомерно. Нет, ни с кем говорить не нужно. Мне будет интересно все посмотреть самому. Может, мы сделаем все по-другому.
— Каким образом? — Академик даже не дотронулся до своей чашки.
— Вы можете принять меня на работу в институт. Скажем, помощником Михаила Михайловича. На некоторое время, за которое я смог бы разобраться с убийством в стенах вашего института.
— Это невозможно, — развел руками Архипов, — у нас режимный институт. Чтобы принять кого-то на работу, я обязан получить разрешение ФСБ. Конечно, если это не технический сотрудник.
— Уборщицу вы тоже оформляете с разрешения ФСБ?
— Но вы же не хотите, чтобы я вас брал уборщицей.
— В таком случае, каким образом арестованному охраннику удалось скрыть свою прежнюю судимость?
Архипов снова взглянул на Михаила Михайловича, приглашая ответить на этот вопрос.
— Он при браке взял фамилию жены. А по его собственной судимости не значилось, так как ее формально сняли. Да и проверка была не такой серьезной. Кто сейчас соглашается идти к нам на работу за такую зарплату. Он ведь нанимался обычным дежурным, а не научным сотрудником, имевшим доступ к секретной информации. Если у меня появится помощник, имеющий доступ во внутренние помещения, то мы обязаны получить согласие ФСБ.
— Ясно, — мрачно заметил Дронго, — а гости у вас бывают? Какие-нибудь ученые, приезжающие к вам в институт из схожих научных центров в самой стране?
— Бывают, но крайне редко. На один-два дня мы можем дать разрешение. Но это делается в исключительных случаях. Да и все равно мы должны информировать ФСБ.
— Вы сильно усложняете мою задачу, — сказал Дронго, обращаясь к Архипову, — я не смогу ничего решить.
— Понимаю. У меня была какая-то почти детская вера в ваши феноменальные способности. Мне казалось, что вы приедете и сразу во всем разберетесь. Извините меня, наверно, это было немного наивно, но такое страшное преступление в стенах нашего института очень сильно подействовало на меня.
— Сколько у вас работает людей в институте?
— Раньше было около восьмисот человек. Сейчас после сокращения примерно пятьсот семьдесят.
— Посторонний мог проникнуть на территорию института?
— Исключено, — впервые без разрешения шефа вмешался Михаил Михайлович, — абсолютно исключено.
— Какую судимость скрыл ваш Паша?
— Грабеж, — хмуро ответил Михаил Михайлович, — хотя ничего страшного не произошло. Мы проверяли, судимость с него была снята. По молодости совершил преступление, потом пошел в армию, судимость с него сняли. Он виноват только формально, в наших анкетах нужно указывать и снятую судимость.
— У него не было доступа во внутренние помещения?
— Нет, конечно.
— А почему он вошел в комнату, где была убитая?
— Он совершал обход, а дверь была открыта. Он не должен был входить, но он, видимо, приоткрыл дверь и увидел убитую. А потом испугался и сбежал. По-человечески его можно понять.
— Вот именно «по-человечески». А Левитин вряд ли мыслит этими категориями. Формально он прав. Скрывший свою прежнюю судимость охранник оставил отпечатки пальцев на двери, где находилась убитая сотрудница. И потом сбежал. Представляю, как бесился Левитин, когда они не могли найти исчезнувшего охранника. И как он торжествовал, когда они его арестовали. Нет, теперь он так просто не отдаст арестованного, пока не докажет, что тот виноват. Когда поступил на работу ваш охранник?