Рассудок маньяка - Страница 20

Безжизненно строгие глаза выдавали в ней одинокую женщину, потерявшую шанс найти себе пару. Она приняла Дронго, стоя у дверей, в точном соответствии с этикетом, по-мужски крепко пожала руку и указала на два кресла, стоявших в углу кабинета. Сыркину она просто кивнула, для нее заместитель директора по режиму и хозяйству был почти что завхоз. Все, что не касалось работы, Моисееву абсолютно не интересовало.

— Сергей Алексеевич вчера говорил мне про вас, — сказала Моисеева, доставая сигареты. — Он считает вас лучшим экспертом-аналитиком. Я, правда, не знаю, как к вам обращаться. Дронго — слишком фамильярно. Может быть, по имени-отчеству.

— Называйте меня Дронго, я уже привык.

— Как хотите. Скажите, а чем я, собственно, могу вам помочь?

— Вы занимаете угловой кабинет, обращенный окнами и на проходную, и на здание, где было совершено убийство. В тот вечер вы работали в своем кабинете. Я понимаю, что мой вопрос несколько стандартен, вас об этом уже неоднократно спрашивали. Но, возможно, вы вспомните какие-то детали? Мне важно знать все.

— Нет, я ничего не забыла, — с ходу ответила Моисеева. — И никого не видела. У меня нет привычки смотреть в окно во время работы, — строго добавила она.

Дронго едва заметно улыбнулся. Трудно было представить себе эту даму, праздно глядящей в окошко.

— Технический отдел работает под вашим руководством. Как вы считаете, что могло спровоцировать убийцу на подобное преступление?

— Я не считаю, а знаю, — убежденно сказала Моисеева, стряхивая пепел в пепельницу, стоявшую перед ней на столике. — Спровоцировать могла только сам Хохлова. Я неоднократно делала замечание нашим девушкам, но разве они меня послушались бы? А Сергей Алексеевич проявлял тут излишнюю либеральность. И об этом я ему говорила.

— В каком смысле?

— Молодая девушка не должна вести себя подобным образом, — объяснила профессор. — Конечно, это большая трагедия, и мы все были ошеломлены, но когда-нибудь нечто подобное могло случиться. Все эти мини-юбки, обтягивающие телеса брюки, прозрачные блузки, которые не только не скрывали, но и… Извините меня, я привыкла говорить то, что думаю.

— Да, да, разумеется. Но вы сказали им. Кому именно — «им»? Насколько я понял, речь пока идет только о Хохловой?

— Да, верно, — смутилась Моисеева, потушив сигарету. — Бедная девочка.

Сыркин, сидевший чуть в стороне, заерзал на стуле, но не посмел ничего вставить.

— У нас есть в институте несколько молодых особ, которые больше думают о своем макияже, чем о работе, — твердо заявила Моисеева. — К сожалению, не очень-то удается построить их режим так, чтобы в рабочее время от них было больше отдачи. И пользы, — добавила она, чуть повысив голос.

— Вы никого не подозреваете? — вдруг спросил Дронго.

— Конечно, никого, — удивилась профессор. — По-моему, все уже и так ясно. Преступление совершил наш бывший охранник. У него, кажется, была судимость. Никто из сотрудников нашего института такое сделать не мог. Это дикость, варварство, извращение. Я даже не знаю, как назвать этого убийцу. Его лечить нужно, а не сажать в тюрьму.

— А почему вы уверены, что именно он совершил убийство?

— Больше некому, — твердо заявила она. — Я работаю здесь уже много лет и хорошо знаю наш коллектив. Нельзя сказать, что у нас работают исключительно одаренные и порядочные люди. Но то, что у нас в коллективе не может быть маньяков и насильников, — это безусловно. Я в этом не сомневаюсь.

— Почему — насильников? Насколько я знаю, Хохлова была только убита.

— Не знаю, — чуть поморщилась она, — возможно, вы и правы. Я не вдавалась в эти малоприятные детали.

— А как вы могли бы охарактеризовать покойную?

— О покойных или хорошо, или ничего, — она достала сигареты, снова закурила, — но я объективный человек. В науке она была абсолютный ноль и даже отрицательная величина, плохо влияющая на коллектив. Ветреная, непостоянная, непоследовательная. Человек, правда, неплохой, так говорят ее коллеги. Отзывчивая, добрая, иногда слишком добрая. Вот, собственно, и все, что я знаю. У вас есть еще вопросы?

— Только один, последний. Кто принимал ее на работу?

— Это не входит в мою компетенцию, — сухо ответила Моисеева. — Ее принимал сам Архипов.

— Спасибо. Извините, что я вас побеспокоил. — Дронго поднялся из кресла. Хозяйка кабинета встала следом. Посмотрела ему в глаза.

— Вы думаете, что это сделал кто-то из наших? — спросила она.

— Во всяком случае, не охранник, у которого была судимость.

Она отвернулась. Помолчав, раздумчиво произнесла:

— Вот так живешь рядом с людьми, работаешь, доверяешь им. А потом оказывается, что кто-то из окружающих тебя — дикий зверь, маньяк. Это очень тяжело себе представить. Полный крах всех иллюзий.

— Да, — согласился Дронго, — возможно, вы и правы.

Она впервые за все время разговора с интересом посмотрела на него. Протянула руку.

— Если я понадоблюсь, можете заходить в любое время. До свидания.

— До свидания, — рукопожатие было таким же — мужским и сильным, как и при знакомстве.

Дронго и Сыркин вышли из кабинета. Когда дверь за ними закрылась, Сыркин приглушенно сказал:

— Она очень хороший ученый. Но одиночество наложило свой отпечаток на ее характер и поступки. Послушать ее — так на работу все должны приходить в рабочих комбинезонах, быть бесполыми существами.

— Она думает прежде всего о работе, — возразил Дронго, — это понятно. Мне нужно еще познакомиться с Сулахметовой, Фирсовой и поговорить с вашей Олей.